ГЛАВА IX
ПЕРЕД БИТВОЙ. ДВЕ ОШИБКИ НАПОЛЕОНА

"В поисках дороги" - художник Ян Хельминский
Начав активные действия с целью быстрого разгрома русской армии в Польше, Наполеон допустил две ошибки, которые стоили ему победы. Первая - переоценив силы прусского корпуса Лестока, Император выделил на его преследование целых три своих корпуса: 2 пехотных, Нея и Бернадота, и кавалерийский, Бессьера, то есть, фактически треть своей армии. К 14 декабря, когда состоялись сражения при Голымине и Пултуске, эти значительные силы оказались настолько далеко, что никак не могли повлиять на события на Нареве.
Но гораздо более серьезной ошибкой стала неверная оценка Императором направления, по которому станут отступать русские. По движению французских корпусов в районе Нарева 13-14 декабря и по приказам, исходивших из штаба Наполеона, становиться очевидным, что он предполагал, будто Каменский попытается соединиться с корпусом Лестока и прикрыть дорогу на Кенигберг, чтобы уберечь от захвата последнюю, еще остававшуюся свободной, прусскую провинцию.
В письмах из штаба Наполеона к Ланну после боев на реке Вкре есть такие строки: «Неприятель имел одну дивизию в 15 000 человек для обороны правого берега… Другая, такой же численности, обороняла Колозомб. Первая из этих дивизий  разбита. Дивизия, которая вчера дралась против Ожеро, кажется, отступила к Сохочину» (5*)
В следующие два дня французские корпуса Даву, Сульта и Мюрата безуспешно пытались преследовать и добить эту «разбитую» дивизию, пока неожиданно не наткнулись на крупную группировку князя Голицына у Голымина и ввязались с ней в долгое, без какого-либо успеха с их стороны, сражение. Прибывший к месту боя Наполеон с гвардией намеревался преследовать отступившие к Макову войска Голицына, полагая, что там и находиться вся остальная русская армия.
Из-за этих двух ошибок вся Великая армия распалась на три части, не имеющие прямой связи друг с другом: 3 корпуса шли за Лестоком, еще 3 и гвардия намеревались преследовать Голицына, в то время, как всего лишь один V корпус, маршала Ланна, подходил к Пултуску.
Отправив маршала с приказом — захватить пултусские переправы, Наполеон вскоре потерял с ним всякую связь. В последней, успевшей догнать Ланна депеше, он излагал свое мнение, что на своем пути тот не встретит сопротивления, разве что в Сиротске (у самого города) настигнет 2 полка одной из «разбитых» дивизий и пленит их. (5*) Сложно сказать, почему император упоминал всего лишь 2 полка и был уверен, что они тут же сдадутся в плен, но, несомненно, это предположение также строилось всё на том же  ложном предположении, что русские попытаются защищать кенигсберскую дорогу, в то время, как Беннигсен, временно вновь взявший в свои руки командование, напротив, вернулся к своему прежнему плану - прикрывать дорогу на Россию, даже ценой потери всей Восточной Пруссии. А для этого ему нужно было вновь занять Пултуск и его удобные мосты. В таком случае он получил бы сильную позицию: правый его фланг прикрывал Буксгевден с его пятой дивизией, стоявший в Маково, а левый - дивизии Анрепа и Эссена, занявшие переправы у Попово.
И французы, и русские стремились к Пултуску. Беннигсен шел самой короткой дорогой - от Стрегочина, ведя с собой 2-ю, 3-ю и 6-ю дивизии со всей их кавалерией и артиллерий. Ланн - более длинным путем, от Чарново. Его силы состояли из 2-х дивизий, Газана и Сюше, легкой кавалерийской бригады Трельяра и драгунской дивизии Бекера, переданной ему Наполеоном для усиления.
В качестве резерва на помощь Ланну шла дивизия Гюдена из корпуса Даву, которую, заменив своего заболевшего командира, вел его начальник штаба - Д'Альтанн. Эта дивизия двигалась вслед за Беннигсеном из Стрегочина.
Парадокс заключался в том, что ни Ланн, ни Беннигсен, ни Д'Альтан не имели никакого представления, где противник, какой он численности, если не считать, конечно, предположение Наполеона о 2-х полках, которые якобы могут находиться у города.
К Пултуску самостоятельно двигался и еще один небольшой отряд - Багговута, в составе 24-го егерского полка, легкого Конно-Татарского и 1 конно-артиллерийской роты. Багговут отступал по третьей дороге, из Насельска, между колоннами Ланна и Беннигсена, немного опередив их и достиг города уже днем 13-го декабря, при этом его люди имели незначительную стычку с вражеским конным разъездом, потеряв 5 человек и взяв 17 пленных. От них стало известно о приближении к Пултуску французского V корпуса. Но Ланн находился еще в нескольких часах марша, в то время, как к ночи 13 февраля все 3 дивизии Беннигсена и прибывший с ним сводный отряд Барклая успели сосредоточиться у города. Вернемся еще раз к карте: 
Расположение войск в канун сражений при Голымине и Пултуске
© Авторская реконструкция - А.М. 2020 г.


БЕГСТВО ФЕЛЬДМАРШАЛА КАМЕНСКОГО
В 10 вечера здесь появился и Каменский. Поначалу старый фельдмаршал ещё бодрился: «К утру можно ждать французов» (9)*. В войска отправили его приказ с указаниями, как строится во время сражения. Этот приказ касался прежде всего дивизий Буксгевдена, их было 2: Анрепа и Эссена, все еще бестолково стоявших у Попово, а также Тучкова, располагавшейся на переправах у Макова. Дивизия Дохтурова в это время находилась в Голымине, где на следующий день произошло сражение. Всем им предписывалось идти к Пултуску, чтобы собрать армию в единое целое.
Однако затем случилось неожиданное. То, что никто предвидеть не мог.
Перед рассветом, внезапно, подняв с постели и вызвав к себе своих генералов во главе с Беннигсеном, фельдмаршал заявил буквально следующее:
«Я ранен (ездой на лошади!- А.М.), верхом ездить не могу, следовательно и командовать армией…». (9)*
А посему, далее сообщил он, снимает с себя командование, возлагая эту ответственность, на Буксгевдена, как на старшего по званию (тот находился за несколько часов езды в Макове, и не присутствовал при этом диком событии).
Больше подробностей дают нам мемуары императорского адътаната А. Х. Бенкендорфа, непосредственного очевидца всего случившегося в ту ночь:
"В 4 часа утра полковник Ставраков внезапно поднял нас и сообщил, что фельдмаршал видимо сошел с ума и собирается покинуть армию. Граф Толстой помчался к нему, за ним последовали и все мы. Фельдмаршал беспокойно ходил по комнате. Толстой спросил его, получил ли он, какие либо сведения о противнике? Тот ответил орицательно, но заявил, что не уверен в неопытных генералах и необстрелянной армии и уезжает, умывая руки от всего того, что может произойти...!"(16)*
Также Каменский ознакомил всех с новым своим приказом, отменявшим его прежний - о подготовке к битве, отданный ранее вечером. По новому приказу всем дивизиям и полкам предписывалось немедленно начать «ретираду» в Россию.
Самовольная отставка главнокомандующего, без монаршего на то разрешения, скрепленная собственным письменным приказом, да еще накануне битвы — случай в истории русской армии неслыханный. История вообще не знает тому аналогов! Сопутствующие предписания фельдмаршала: бросать при необходимости пушки, а начальникам отрядов — идти той дорогой, которой они сочтут нужным (что означало полный развал и разброд армии) не вызывает сомнения в психической невменяемости человека, их подписавшего.
По крайней мере его современники в этом единодушны. Известный в свое время в России мемуарист Ф.Ф. Вигель пишет:
"Граф Каменский, последний меч Екатерины, видно, слишком долго лежал в ножнах и оттого позаржавел. Геморроидальные ли припадки, старость ли, или (следствие обоих) страх подействовали на него, только он вдруг лишился рассудка. Едва успел принять он начальство над армией, как внезапно отказался от него, накануне первого сражения с Наполеоном, и написал неблагопристойное, сумасбродное письмо к государю..." (17)*
Увещевания генералов не изменили решения фельдмаршала. Приказав подать бричку, Каменский покатил в тыл.
Ответственность за армию вновь легла на двух командующих корпусов: Буксгевдена и Беннигсена.
Беннигсен, по свидетельству очевидцев этой сцены, не слишком старался отговорить Каменского, видимо полагая, что отъезд впавшего в маразм фельдмаршала из армии только и может спасти ее от полного разгрома. Также очевидно, что именно в эти ночные часы, перед рассветом 14 декабря, он принял свое собственное, самовольное, решение — остаться в Пултуске и дать, если понадобится, сражение.
Решение, заметим, крайне рискованное. Беннигсен напрямую нарушил отданный ему приказ и не важно, что фельдмаршал Каменский, мягко говоря, находился не в себе. В армии приказы принято выполнять и, в случае неудачи, личные последствия для него были бы крайне тяжелыми.
Беннигсен был сложным человеком, после войны к нему было больше упреков, чем одобрения его действий. Но совершенно очевидно, что, решение дать отпор французам у Пултуска на собственный страх и риск потребовало от него большого личного мужества и силы воли.
И, что самое главное, в армии в момент полного хаоса, нашелся генерал, рискнувший взять на себя всю полноту ответственности за нее.
Сам Беннигсен объясняет свое решение следующим образом:
«При той разбросанности, в которой находилась вся наша армия, не трудно было предвидеть все гибельные последствия  подобного быстрого отступления; они были те же, какие произвело бы проигранное сражение. Сражаясь, я, по крайней мере, несколько задерживал неприятеля и тем доставлял время другим войскам, от меня уже отрезанным, возможность достичь Нарева в верхнем его течении (у Макова — А.М).  Я поэтому решился пробыть этот день еще в Пултуске на позиции и принять скорее сражение, чем подвергать армию и интересы государства исходу отступления, последствия которого не могли быть иные, как гибельные». (3)*
Кроме тех обстоятельств, на которые указывает в этих строчках генерал, были еще другие. В Пултуске на тот момент собрались войска, входившие в его личное подчинение, все три дивизии, все их генералы и офицеры находились под его непосредственным командованием, готовы были выполнять его приказы.
Помимо того, Беннигсен имел все основания рассчитывать на поддержку по крайней мере еще 2-х дивизий, Анрепа и Эссена (в совокупности — 20 000 штыков!), им до Пултуска было всего несколько часов марша. Отдавая Беннигсену приказ об отступлении, и не просто приказ, а на гербовой бумаге, скрепленный собственноручной подписью и печатью, Каменский указал в нем: «… с собой собой возьмите обе дивизии кор-дарме Графа Буксгевдена, Анрепову и Эссенову, которые ретираду вашу прикроют». (9)*
То есть, Беннигсен вполне справедливо полагал, что в его распоряжении передаются обе эти дивизии. Генерал и не подозревал, что, уезжая, впавший в состояние, близкое к помешательству, фельдмаршал направил Анрепу и Эссену еще один, прямо-противоположный приказ — отступать в тыл на Остроленку.  Об этом, втором приказе, Беннигсен ничего не знал и до конца битвы, разгоревшейся утром 14 декабря, все еще с надеждой ждал подхода этого призрачного подкрепления.
Будь такая возможность, Беннигсен, имея под рукой только 30-35 000 солдат, вероятнее всего, вообще постарался бы избежать сражения, которое ставило под угрозу всю его прошлую военную карьеру. Выждал бы день, дождался, как он надеялся, подхода отставших частей (Голицын, с его отрезанным от армии отрядом, был командиром его 4-й дивизии). А затем, скорее всего, так или иначе отступил...
Но маршал Ланн не дал ему такого шанса - в ночь с 13-го на 14-е декабря весь его V корпус: 2 пехотных дивизии, 1 драгунская и 1 бригада легкой кавалерии  - подошли и расположились дугой вокруг Пултуска.
Во время своего марша Ланн не встретил ни одного русского отряда, даже казачьих разъездов, а на подходе к городу застал врасплох только русский обоз, который и захватил без сопротивления. Лишь стычка его передовых кавалеристов 13 декабря с отрядом Багговута дала ему понять, что какие-то русские силы все же в Пултуске есть.
У Ланна был выбор: остаться и подождать, пока подойдет, приближавшаяся со стороны Стрегочина дивизия Д'Альтанна (7000 штыков), либо взять город уже имеющимися силами. Ланн выбрал последнее, может быть, полагаясь на чутье Наполеона, считавшего, что тот почти не встретит у города чужих войск. Но гораздо более маршала заботило физическое состояние своих солдат. Они встали на отдых ночью, прямо в промозглом лесу, окружавшем город, спали в снегу, прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то побороть холод, заползавший в сырые шинели. 

«Холод» — худ.  Николя-Туссен Шарле
С рассветом Ланн лично, в сопровождении двух эскадронов конных егерей, провел рекогносцировку русских позиций, но едва рассмотрел лишь один фланг — смутные очертания каких-то частей с гарцующими казаками перед фронтом. 
В центре и на другом фланге местность довольно круто поднималась вверх, образуя гряду, за которой вообще ничего нельзя было разобрать. Периодически начинавшийся снег с дождем и туман сделали видимость крайне ограниченной. Ни боевой порядок, ни численность русских маршалу так и остались неизвестны.
Однако Ланн принадлежал к той когорте французских полководцев, для которых война давно стала образом жизни. Он вступил в республиканскую армию простым волонтером, сражался еще с времен Директории и давно перестал считать свои раны. И он верил в своих солдат, хотя сейчас они были и не в лучшей форме. За последние годы перед Польской кампанией французы привыкли наступать и побеждать, практически не зная поражений, их боевой дух, несмотря на тяготы зимнего похода, был чрезвычайно высок, как и вера в своего маршала!
И Ланн отдал приказ полкам готовится к бою.
Около 10 утра 14 декабря насквозь промерзшие французы, свернув свой холодный бивуак, стали выдвигаться из леса и строится для сражения.

К следующей главе    К предыдущей главе   К оглавлению

© Авторские права: Александр Морозов. Москва. 2016-2021 гг.

(3)* "Записки графа Л. Л. Беннигсена о войне с Наполеоном 1807 года".

(5*) Оскар Фон-Леттов-Форбек: "История войны 1806 и 1807 гг.".

(9)* А.И. Михайловский- Данилевский. "Описание второй войны Императора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах".

(16)* "Воспоминания А. Х. Бенкендорфа. Зимняя кампания 1806-1807".

(17)* "Ф.Ф. Вигель "Записки".