ГЛАВА XXXII:
ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ...

Наполеон проводит зимний смотр своей армии.
Картина современного польского художника Мариуша Козика
Когда стало ясно, что битва завершена, в русском лагере собрался военный совет. Беннигсен, вновь вступивший в свои права, настаивал на отступлении. В качестве довода он приводил появление свежего корпуса Нея, который наутро готов был вступить в сражение, а также Бернадота, ожидавшегося со дня на день, что дало бы в сумме Наполеону подкрепление около 30 000 штыков. Также Император располагал и гвардией, еще не вводившейся в бой.
Русские же резервы, включая совсем небольшой корпус Лестока, были полностью исчерпаны, а позиция, занятая в начале боя, частично утрачена, особенно большой потерей были господствовавшие над местностью Креговские высоты, оставшиеся в руках врага.
Несмотря на эти доводы, другие генералы: Толстой, Кнорринг и Штейнгель категорически возражали, требуя продолжить битву. Лесток тоже стоял за наступление.
У оппонентов Беннигсена были свои аргументы, сводившиеся, главным образом к тому, что "Наполеон остановиться только тогда, когда мы остановимся" (5*) и ничто не помещает Императору пойти следом за русской армией, навязав ей новое сражение.
Разумеется, русские не знали, что Наполеон сам был готов отступить, о чем свидетельствует, например, Жомини: "Моя армия была так ослаблена, что я намерен был отступить, чтобы соединиться с корпусами Бернадота и Лефевра. Известие о прибытии Нея заставило меня остаться; а Беннингсен избавил меня от неприятности уступить ему поле сражения". (6*)
Действительно, в споре со своими генералами Беннигсен настоял на своем и русская армия стала отходить. Узнав, что противник оставил поле боя, Император поспешно провозгласил о своей победе. Соответствующее послание ушло в Париж, а потери французской армии в нем значились 1000 убитыми и 5000 ранеными.
Лишь после падения Наполеона Франция, да и то не сразу, узнала об истинных жертвах, понесённых при Прейсиш-Эйлау, хотя устанавливать их пришлось победителям - по трофейным документам. Наиболее точной считается цифра, которую приводит Леттов-Форбек, ссылаясь на список потерь по дивизиям, составленный Бертье - начальником штаба Наполеона, через несколько дней после биты. Этот документ был найден и опубликован лишь 1891 г. в "Бюллетене Прусского военного министерства". Не будем приводить весь список, ограничимся общей цифрой: Великая армия потеряла при Прейсиш-Эйлау 23150 человек, включая убитых, раненых и пленных. (5*)
Потери русских никогда не скрывались, однако не раз уточнялись и также до нашего времени являются предметом споров. Беннигсен утверждал: "Наша потеря простирается до 9000 убитыми и семи тысяч ранеными; в числе последних было семьдесят офицеров и девять генералов". (3)*
То есть, по Беннигсену - 15 000, но в этой цифре нет пленных. Наполеон утверждал, что захватил 12 000 пленных (раненых, которые русские оставили на поле боя).  Если добавить к оценке Беннигсена, эти 12 000, то наши потери составят 27 000 человек. Эта цифра сопоставима с расчетами Летов-Форбека, 26 000 - 35% от личного состава армии. Корпус Лестока потерял 800 человек.
Денис Давыдов считал потери еще более высокими:
"Урон наш в этом сражении простирался почти до половинного числа сражавшихся, то есть до 37 тысяч человек убитых и раненых: по спискам видно, что после битвы армия наша состояла из 46 800 человек регулярного войска и 2500 казаков. Подобному урону не было примера в военных летописях со времени изобретения пороха". (26)*
Однако его утверждение спорно. Если сложить указанные им потери и наличный состав армии после сражения, им же и указанный, то получится, что перед битвой наша армия, включая казаков, простиралась до 86 300, хотя она не могла превышать 67 000 регулярных войск, если считать с корпусом Лестока (если с казаками, то 69 500). (см. главу XXII -  А.М.). Денис Давыдов был слишком молод в это время и мог лишь  взять такую цифру из разговоров, ходивших по армии, и по устным заявлениям старших офицеров. Однако он точно определяет численность армии после сражения: 49 000 (с казаками).
Если вычесть эту цифру из 76 000 войск до сражения, то общий урон составит все те же 27 000, как утверждают Леттов-Форбек и Беннигсен, если к данным последнего добавить пленных, взятых ранеными на поле боя.
В любом случае для обеих армий это были огромные, более того, неприемлемые жертвы. К исходу битвы, когда еще было не до составления списков потерь, они уже проявились настолько очевидно, что именно этот фактор и сыграл в конечном счете решающую роль, когда Беннигсен настоял на своем приказе об отходе.
Отступление русских началось к полуночи. Где-то среди этих длинных колонн, уходивших на Кенигсбергскую дорогу, затерялся и счастливо переживший битву капитан 7-го егерского полка Яков Отрощенко:
"Ночью началось общее отступление по дороге к Кенигсбергу. Я пошел вместе с прочими, при мне было егерей пять человек. Людей у нас уменьшилось много, несмотря на то, что по утру было более 400 человек. Отошедши около пяти верст, я нашел больного капитана и при нем двух офицеров с десятью рядовых. От них узнал я, что нашему батальонному командиру, подполковнику Дренякину, оторвало ядром правую руку еще по утру возле кирпичных сараев, позади нас бывших, а с прочих никакого сведения не имелось. К свету собралось на походе офицеров пятнадцать и все люди оставшееся не ранеными: их было около двухсот человек". (24)*
Беннигсен оказался прав в своем предположении, что Наполеон не рискнет пойти за ним и не решиться на новую битву. Но отступление катастрофически отразилось на его репутации. Сознавая, что неопределенный результат битвы при столь огромных жертвах  подорвал его авторитет, как полководца, Беннигсен решил подать в отставку. Сыграла свою роль, конечно, и непростительная отлучка генерала из армии в разгар сражения и его конфликт с ближайшим окружением. Бенкендорф, которому было поручено отвезти в Петербург донесение о битве, повез и прошение об отставке командующего, о чем рассказал в своих мемуарах:
"В это время генерал Беннигсен почувствовал потребность быть искренним с Императором: признаться в отступлении, одновременно представить ему весьма грустную картину положения армии, нехватку госпиталей и снаряжения и, особенно, прогрессирующее падение дисциплины, все это было результатом слабости генерала Беннигсена, и он не чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы восстановить все то, что он упустил. Большая роль, которую он играл, начала его тяготить, его здоровье, ослабленное усталостью и тревогами, породило в нем желание снять с себя эту большую ответственность". (16)*
Французы тоже недолго удерживали за собой поле боле битвы. Запасы Великой армии были истощены. В артиллерии оставалось всего по нескольку выстрелов на орудие. Войска терзал голод, местность, ранее уже опустошенная отступавшим здесь противником, совершенно не могла дать продовольствия. И, конечно же, когда стала известна страшная цифра потерь, не та, что ушла с победной реляцией в Париж, а настоящая, пугающая, - это стало для Императора и его маршалов настоящим шоком. Ни одно сражение, которое ранее давал Наполеон, не заканчивалось таким страшным уроном при полном отсутствии каких либо стратегических или политических выгод, достойных столь ужасающих жертв. Русская армия не была разбита, Пруссия по-прежнему отказывалась от капитуляции. Великая армия потеряла 6 знамен (и 1 было захвачено пруссаками Лестока), в то время, как русская не потеряла ни одного.
И уже 29 января (через 2 дня после сражения), Наполеон принял решение отступить на винтер-квартиры, выбрав границей, на время разделивший враждебные армии, извилистую линию рек Алле и Пассарга. Великая армия отступала так поспешно, что бросала свои обозы, чему свидетельствует Денис Давыдов:
"Обратное шествие неприятельской армии, несмотря на умеренность стужи, ни в чем не уступало в уроне, понесенном ею пять лет после при отступлении из Москвы к Неману, — в уроне, приписанном французами одной стуже, чему, впрочем, никто уже ныне не верит.
Находясь в авангарде, я был очевидцем кровавых следов ее от Эйлау до Гутштадта. Весь путь усеян был ее обломками. Не было пустого места. Везде встречали мы лазаретные фуры, полные умершими или умирающими и искаженными в Эйлавском сражении солдатами и чиновниками. Торопливость в отступлении до того достигла, что, кроме страдальцев, оставленных в повозках, мы находили многих из них выброшенных на снег, без покрова и одежды, истекавших кровию. Таких было на каждой версте не один, не два, но десятки и сотни. Сверх того все деревни, находившиеся на нашем пути, завалены были больными и ранеными, без врачей, без пищи и без малейшего призора." (26)*
Но лучше всего итог всей зимней кампании 1806-1807 года и сражения при Прейсиш-Эйлау отражают строки  Фаддея Булгарнина:
"Наполеон был в отчаянии! Он вывел в поле все свое войско, в самое неблагоприятное время года, в полной надежде разбить и рассеять русскую армию - и возвратился в свою главную квартиру, если не побежденный, то униженный чудным сопротивлением русских, лишившись притом до 16 000 убитыми, ранеными, пленными и почти столько же заболевшими и множества военных запасов и лошадей. Все это почти равнялось поражению и произвело весьма сильное впечатление в Европе, благоприятное для России, пагубное для Наполеона". (2)* 

ЭПИЛОГ. ЭХО БИТВЫ ПРИ ПРЕЙСИШ-ЭЙЛАУ
По указанию Александра-I в память о битве был учрежден особый знак - небольшой крест из чистого золота, которым были награждены 300 особо отличившихся в эту кампанию офицеров. На одной его стороне было отчеканено: "За труды и храбрость", на другой: "Победа под Прейсиш-Эйлау 27 ген. 1807 г." Такими крестами, кстати, были награждены Денис Давыдов и князь Волконский, чьи выдержки из мемуаров здесь приводились. Но, приняв участие в восстании декабристов, Волконский был лишен всех наград и особенно тяготился лишением этого памятного креста.
***
Еще  одним результатом битвы было учреждение солдатского Георгиевского креста - императорским указом от 13 февраля того же года. Кроме того, впервые в русской императорской армии ввели пенсии вдовам и детям воинов, всех чинов, включая солдат, павших на поле брани, они стали получать жалованье их погибших мужей и отцов. 
***
Барклай-де-Толли, начав войну младшим генералом и раненый при Эйлау, в канун самой битвы, отправился на лечение в Санкт-Петербург, где его принял Александр-I, желавший знать подробности о ходе войны из первых рук. Генерал так доходчиво и так толково отвечал на вопросы Царя, что произвел на молодого монарха огромное впечатление. Этим, во многом, и объясняется его дальнейшая стремительная карьера, которая привела его на должность военного министра перед войной 1812 года.
***
Эта война впервые раскрыла таланты Алексея Петровича Ермолова - будущего полководца кавказских войн. Именно в этой войне у Дениса Давыдова зародилась идея партизанских действий в тылу врага - она была навеяна дерзким рейдом французского бригадира Гюйо на Гудштадт, где он захватил обозы русской армии.
***
Личность Леонтия Леонтиевича Беннигсена так и осталась в истории, как противоречивая, хотя и явно не заурядная. Александр-I его отставку не принял: при всех  недостатках Беннигсена его не нашлось, кем заменить. После поражения при Фридланде и заключения Тильзитского мира Беннигсен впал в опалу, однако вновь был призван на службу в Отечественной войне 1812 года и возглавил армию во время заграничного похода в 1813-м, командовал нашими войсками в Битве народов при Лейпциге.
***
Неудачливый фельдмаршал Каменский, трусливо бросивший армию перед самым сражением при Пултуске, настолько разозлил Александра - I, что тот отправил его в отставку и в ссылку - в его имение в Орловской губернии, без права появляться в Москве и Санкт-Петербурге. В своих владениях Каменский столь жестоко обращался с крепостными, что один из них, доведенный до отчаяния, подкараулил своего истязателя и зарубил его топором.
***
Подвиг молодого французского капитана Марбо, поскакавшего при Эйлау спасать гибнущий 14-й линейный полк, видела едва ли не вся французская армия и, конечно, Наполеон. Но никто не озаботился поискать его среди павших, когда он, будучи без сознания, замерзал насмерть у кладбищенского холма, совсем недалеко от императорской ставки. Спас капитана слуга,  отправившиеся вечером искать его среди погибших. Марбо чудом выжил и, когда Наполеоновские войны закончились, написал свои знаменитые воспоминания - удивительно ярко передающие дух этой героической эпохи. Марбо был столько раз на грани жизни и смерти, побывал в таких переделках, что, вдохновленный его мемуарами, Артур Конан Дойл написав дилогию о приключениях гусарского бригадира Жерара, в котором угадываются черты и приключения юного Марбо.
***
Наполеон фактически проиграл свою зимнюю кампанию 1806-1807 гг. против русских. Для него она оказалась тяжелой, затратной, чрезвычайно кровопролитной и совершенно безрезультатной. И хотя он в итоге выиграл войну в ходе новой, летней кампании 1807 года, закрепив свою победу выгодами Тильзитского мирного соглашения, должных уроков из этой зимней войны Император не сделал. Под ее влиянием он предпринял реформы армии, увеличив численность артиллерии и тяжелой, кирасирской, кавалерии, которая показала свою силу в прорыве вражеских линий при Гофе и Прейсиш-Эйлау. Особенно одарил своим вниманием Император конных гренадер, понесших наибольшие потери в своей знаменитой атаке на русский центр. Они, как и кирасиры, тоже получили латы, но необычного, золотистого цвета, а вместо меховых медвежьих шапок, как у Старой гвардии - золоченые каски, увенчанные красным гребнем, как у древнеримских имперских преторианцев. Такими их можно увидеть сегодня на полотнах панорамы "Бородинская битва".
Не оценил Наполеон и в должной мере трудностей столь необычного для него театра военных действий, ведь Польша и Восточная Пруссия по своим климатическим условиям мало отличатся от России. Однако зима в этой кампании выдалась не привычно мягкой для таких широт. Некоторые французские полки даже так и не получили шинелей. Когда Наполеон принял решение вторгнуться в Россию, он, из своего ошибочного польского и прусского опыта, не предполагал, как капризна может быть природа в этих краях и как суровы здесь бывают зимы.
Но, самое главное, Императора французов ничему не научила удивительная стойкость русского солдата и то, какой высокой ценой русские оплачивали свои поражения.
Моральное и политическое значение битвы сильно отразились на настроении европейских умов того времени, да и в целом - на личности ранее считавшегося непобедимым этого, одного из самых знаменитых в истории, полководца. При всех попытках официозной французской дипломатии и прессы скрыть понесенные в битве чудовищные жертвы при ничтожности ее результатов, в Европе все же осознали, что Наполеон впервые был сильно побит. Он был остановлен силой русского оружия при Прейсиш-Эйлау и этот конфуз случился с ним впервые. Именно с битвы при Прейсиш-Эйлау историки начинают вести отсчет заката счастливой звезды великого Наполеона.

                                              КОНЕЦ КНИГИ
                                                   
Работа над книгой велась с 2016 по 2021 г., была начата в подмосковной Дубне, где были написаны первые главы, и завершена в 2021 г. в Москве. Книга изначально рассматривалась автором, как некоммерческий, а исключительно общественный проект. По мере завершения каждой очередной главы, она выкладывалась в интернете для свободного доступа. Этой книгой я оставляю память о себе.

© Авторские права: Александр Морозов. Москва. 2016-2021 гг.

(2)* Фаддей Булгарин: "Воспоминания".

(3)* "Записки графа Л. Л. Беннигсена о войне с Наполеоном 1807 года".

(5*) Оскар Фон-Леттов-Форбек: "История войны 1806 и 1807 гг.".

(6*) Генрих Жомини: "Политическая и военная жизнь Наполеона"

(16)* "Воспоминания А. Х. Бенкендорфа. Зимняя кампания 1806-1807".

(24)* "Записки генерала Отрощенко: 1800-1830".

(26)* Денис Давыдов: "Воспоминание о сражении при Прейсиш-Эйлау".