ГЛАВА XXIV
БИТВА ПРИ ПРЕЙСИШ-ЭЙЛАУ: ЧАСТЬ - III.
"ГОМЕРИЧЕСКОЕ ПОБОИЩЕ". РАЗГРОМ КОРПУСА ОЖЕРО. ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАПИТАНА МАРБО. "СПАСАЙТЕ ИМПЕРАТОРА!"

Прорыв русских гренадер к ставке Наполеона. Фрагмент картины А.Ю. Аверьянова: "Атака Московского полка в битве при Прейсиш-Эйлау"
Перед тем, как снежная пелена накрыла едва вступившие в битву войска, во французском лагере произошло событие, которое можно назвать знаковым - в тот момент, когда адъютант Императора, генерал Корбино, подъехал к маршалу Ожеро, чтобы передать ему приказ о наступлении, внезапно пронесшееся в воздухе русское ядро сразило его. Корбино был убит на месте. Зловещее, прямо скажем, предзнаменование, учитывая, какая катастрофа вскоре разразилась.
Но приказ попал по назначению и VII корпус Великой армии двинулся вперед.
С этой минуты и по сей день не утихают споры о том, что было бы, если вдруг "генерал-метель" не впуталась в кровавый спор двух армий. Апологеты Наполеона уверены, что не вмешайся в битву стихия, все бы обернулось иначе, русские были бы посрамлены и разгромлены. Во всем де, виновата коварная и капризная природа. Поэтому, если мы хотим быть объективными до конца, то нам придется рассмотреть и альтернативный вариант, что было бы, "если"...
Но пока мы поговорим о том, что произошло де-факто. И сразу же столкнемся с сюрпризом. С русской стороны, все очевидцы (Давыдов, Ермолов) и летописцы (Михайловский-Данилевский) однозначно утверждают, кто корпус Ожеро, в метели "потерял дирекцию", сбился на марше с пути, слишком уклонился влево, оказавшись перед самым центром русских боевых порядков. Прямо напротив батареи из 70 тяжелых орудий, которая до сих пор молчала, чтобы не выдать себя.
При таком единодушии мнений с нашей стороны усомниться в противном было бы, казалось, неразумно. И все-таки есть веские причины сомневаться, что весь VII корпус, две полноценные дивизии, "заблудился". Заблудиться, это значит, оказаться где-то не там, где изначально предполагалось.  
Леттов-Форбек убежден, что виновником всеобщего заблуждения относительно того, что французы потеряли направление, является французский историк наполеоновских войн - Дюма, традиционно умалявший заслуги противников Наполеона и всячески оправдывавший его ошибки. Он и выдвинул эту версию, как оправдание полного провала изначального плана Наполеона.
Согласно Леттов-Форбеку, утверждения о том, "будто бы Ожеро, при выполнении указанного захождения, вследствие разразившейся снежной бури, потерял направление и, когда просветлело, то совершенно неожиданно для обеих сторон оказался в близи центральной русской батареи, - справедливо только во второй своей части". (5)*
Из этого прусский историк делает двоякий вывод. Сводится он к следующему. Первое: "Император желал таким образом, при помощи маршала Даву, выиграть левый фланг русских, но прежде, чем он его достигнет, решил провести атаку на центр (выделено мною - А.М.), который он считал недостаточно прикрытым, причем его большая батарея еще не была демаскирована".
И второе: "Сильнейший снег, который не позволял видеть далее 50 шагов, по-видимому должен был благоприятствовать этой атаке, возложенной на маршала Ожеро". (5)*
То есть, по Леттов-Форбеку, метель рассматривалась Наполеоном, как благоприятный фактор.
Еще более, наверное, постыдно было бы, сторонникам версии о коварном "генерале-метель", признать, что "бездарный" Беннигсен обманул своего гениального визави, скрыв от него свою огромную центральную батарею, до сих пор не сделавшую и выстрела.
Но факт в том, что Император попался на эту ловушку, иначе вряд ли бы послал своих солдат на убой, придумал бы более умный ход, чем примитивная лобовая атака.
Ну ладно, сделаем скидку, что Леттов-Форбек - прусский военный историк, пусть даже и титулованный. Французы в этой войне были врагами его страны. Но ему вторит простодушный французский капитан, тогда еще капитан, Жан-Батист Марбо, едва не сложивший при Прейсиш-Эйлау свою голову:
"Наполеон... устроив отвлекающий маневр в направлении центра вражеской линии, приказал маршалу Ожеро атаковать неприятеля в центре, хотя и предвидел трудности выполнения этой операции. Однако на полях сражений бывают обстоятельства, в которых надо пожертвовать несколькими частями, чтобы спасти их основную массу и обеспечить победу". (19)*
И наконец, он же завершает:
"Пройдя со своими двумя дивизиями между Эйлау и Ротеном, маршал отважно двинулся вперед против центра вражеской линии".
Выдвижение корпуса Ожеро - фрагмент картины "Битва при Прейсиш-Эйлау" - худ. Жан-Антуан-Симеон Форт.  

В этих строках Марбо трижды и безо всяких иносказаний указана цель атаки VII корпуса - центр русской армии, а корпус Ожеро в его версии был откровенно принесен в жертву, как в шахматах иногда жертвуют ферзя, важнейшую после Короля фигуру, чтобы затем поставить противнику мат. О метели Марбо не упоминает вовсе, не считая ее каким-либо важным фактором, нет в его мемуарах ни слова и о потери направления в ходе марша. А ведь Марбо служил именно в VII корпусе, состоял в адъютантах у Ожеро и лично участвовал в битве.  
Пока дивизии Дежардена и Эдле шли сквозь непроглядную пургу, шагая в снежном вихре, бившем их солдатам прямо в лицо, эта пурга одновременно уберегало их от убийственного огня русских пушек - наша артиллерия, потерявшая цель, молчала и никто в VII корпусе за это время не был убит или даже ранен.
Получается, что, если и пенять на "генерала-метель", то она до этого момента содействовала скорее французам, позволив им безопасно дойти до русских линий, чем их противнику, вынужденному лишь гадать, в каком месте вдруг из клубящегося серого мрака сверкнут французские штыки и оттуда надвинется громада враждебных войск. Отклонился корпус при этом по общепринятой версии влево, или нет, "потерял дирекцию" или шел точно к цели - на его конечной судьбе это обстоятельство никак не сказалось. Да и как далеко он мог "уклониться", если метель длилась всего 15 минут!?
Еще более прямолинейно высказался по этому поводу непосредственный участник сражения - императорский адъютант Бенкендорф:
"Наполеон воспользовался этим обстоятельством для перегруппировки своих войск, наступательное движение которых было скрыто от нас этим снегом.  Маршал Ожеро во главе 17 тысяч (на самом деле - 13 000 - А.М.) человек пехоты, выстроенных густыми колоннами, вошел в Эйлау и едва не оседлал наши пушки; Против этих колонн, которых мы не могли видеть в этот момент полного ослепления, не было сделано ни единого пушечного выстрела, и мы были бы разбиты, но небеса, которые, казалось, столь таинственным образом  помогали французам, вовремя открыли нам опасность, перед лицом которой мы находились; снег прекратился...". (16)*
Обобщая воспоминания и заключения всех этих авторов, мы придем к выводу, что VII корпус не мог заблудиться, ибо оказался там, куда его и направил Наполеон - напротив русского центра с намерением атаковать его. 
Кто действительно заблудился, так это генерал Сент-Илер. Ему с его дивизией предписывалось встать во фланг к дивизии Морана из корпуса Даву, который к 11 утра еще только начал развертывание на нашем левом фланге. Но в метели Сент-Илер потерял фланг Морана из виду и опасно продвинулся вперед. Когда снег развеялся, Сент-Илер слишком близко оказался от наших позиций и был атакован  Малороссийским кирасирским и уланским Конно-Польским полками под командованием генерала Каховского. Под удар попал французский 25-й линейный полк, который смог спастись, лишь отступив в густой кустарник. Сент-Илеру пришлось спешно отойти и приводить свою дивизию в порядок. 
А теперь рассмотрим альтернативную ситуацию, что было бы, не вмешайся "генерал-метель". Когда в русской армии заметили бы движение на их позиции сомкнутой в плотные колонны массы двух дивизий VII корпуса, они бы обрушили на неё огонь своих орудий, едва французы попали бы в зону действия нашей артиллерии. Независимо, куда бы эти 13 000, или около того штыков, не были нацелены, на центр или левый фланг, они угодили бы под огонь обеих батарей: центральной и левого фланга, то есть, 110 пушек. Особенно, если бы они не уклонились влево - то есть, в таком случае, шли бы под перекрестным огнем обеих батарей!
Не будем забывать, что много орудий еще оставались и при дивизиях. Но не станем брать их во внимание, проведем упрощенные расчеты. Корпусу Ожеро надо было пройти под этим огнем около 1000 метров не теряя строя, ступая по вязкому снегу, а иначе, как медленным шагом такой марш осуществить было не возможно.
Благодаря мемуарам Ермолова мы точно знаем, когда началась пурга и сколько она длилась: "Около одиннадцати часов свет затмил густой снег и действия прекратились на четверть часа (т.е. - 15 минут! )".(26)*
В среднем в то время орудийный расчет мог сделать 2 выстрела в минуту. И пока французы приближались, 110 орудий обрушили бы на них 30 залпов, а это 3 300 зарядов, и еще как минимум 140 картечных выстрелов, которые успела бы дать Большая батарея, когда мрак развеялся.
История знает аналог подобной атаки. Это "атака Пикетта" при Геттисбере, когда генерал конфедератов Ли послал цвет своей армии в атаку на холм, занимаемый юнионистами. Южанам предстояло пройти примерно такое же расстояние, как и солдатам Ожеро, но им не мешал снег и перед атакой артиллерия конфедератов провела сильную артподготовку. В атаке участвовало около 15000 "серых", не многим более, чем насчитывал корпус Ожеро, и пока они шли по отрытому полю, 119 орудий юнионистов перекрестным огнем уничтожили основную массу наступающих. Это и есть та самая альтернатива, что было бы, "если"...
Но, воспользуюсь избитой фразой: "история не знает сослагательного наклонения". Произошло то, что произошло.
Метель прекратилась также внезапно, как и началась. И когда ее мрак рассеялся, французы оказались примерно в 300, а в иных местах и вовсе в 100 шагах от передовой линии русских прямо перед жерлами пушек главной батареи, составленной сплошь из тяжелых орудий.
Ход сражения с 11 до 12 утра. Провал наступления Ожеро в центре и начало развертывания корпуса Даву © Авторская реконструкция - А.М.

На мгновение обе армии оцепенели. Но русские артиллеристы быстро опомнились и батарея дала залп. Возможно он был даже единственным. Но воздействие картечи, выпущенной с максимально эффективной дистанции, оказалось ужасающим:
"Семьдесят жерл рыгнули адом, и град картечи зазвенел по железу ружей, застучал по живой громаде костей и мяса". (26)*
Огромная коса смерти прошлась по французским рядам, которые ложились на месте замертво целыми ротами и батальонами, с командирами во главе и своими золотыми "орлами".
"В один миг две наши дивизии были размолоты этим железным дождем, - пишет Марбо, - Генерал Дежарден был убит, генерал Эдле - тяжело ранен". (19)*
Однако французский солдат образца 1807 года был крепко скроен. Под картечью легло до половины корпуса, но вместо того, чтобы рассыпаться и бежать, французы предприняли единственную попытку спастись - бросившись не назад, а вперед, чтобы одним рывком преодолеть ту сотню метров, что отделяла от русских орудий, истреблявших их столь безнаказанно. Им это удалось и первые ряды вскоре уже буквально хватались за жерла русских пушек.
Со своей стороны, вся первая русская линия тоже ринулась навстречу. Метель основательно подмочила порох, мушкеты отказывались стрелять и главным  оружием врагов стал штык. Образное перо гусара и поэта Дениса Давыдова, оказавшегося свидетелем этой мясорубки, оставило нам строки о ней, ставшие каноническими:
"Произошла схватка, дотоле невиданная. Более двадцати тысяч человек с обеих сторон вонзали трехгранное острие друг в друга. Толпы валились. Я был очевидным свидетелем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжение шестнадцати кампаний моей службы, в продолжение всей эпохи войн наполеоновских, справедливо наименованной эпопеею нашего века, я подобного побоища не видывал!
Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в средине, ни вокруг его: слышен был только какой-то невыразимый  гул перемешавшихся и резавшихся без пощады тысячей храбрых. Груды мертвых тел осыпались свежими грудами; люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения вскоре уподобилась высокому парапету вдруг воздвигнутого укрепления. Наконец, наша взяла!". (26)*
Остатки VII корпуса подались назад, а затем бежали. Инстинктивно, они спасались тем же путем, которым и шли, направляясь к Эйлау и кладбищенскому холму. За ними следом, покинув свое место в общем строю, устремились Московский гренадерский, Шлиссербургский и Владимирский пехотные и другие полки.
Пользуясь образовавшимся разрывом в наших боевых порядках, в погоню устремились также 28 эскадронов легкой резервной кавалерии Голицына. Пока гусары и уланы атаковали отдельные, еще пытавшиеся сопротивляться французские отряды, казаки, предоставленные сами себе, прибегли к излюбленной тактике - рассыпались, охотясь за отдельными беглецами, добивая раненых и ища себе поживы.
В этом хаосе Ожеро пытался собрать вокруг себя подобие каре, но вскоре сам был ранен картечной пулей. С того момента, как VII корпус двинулся в атаку, он закрыл своей массой возможность стрельбы французской артиллерии и она ничем не могла помочь своим. Но теперь, когда лавина беглецов и охваченных боевым азартом преследователей катилась прямо к кладбищенскому холму, на вершине которого находилась императорская ставка, стоявшая здесь же французская гвардейская батарея открыла огонь картечью, не разбирая своих и чужих. Одним из этих залпов и был ранен Ожеро, после чего его корпус окончательно рассеялся.
Остался лишь один очаг сопротивления. На небольшом холме между позициями обеих армий один полк, сумев образовать каре, еще продолжал сражаться. Это был 14-й линейный. В самой начале зимней кампании, когда русские и французы впервые сошлись на реке Вкре, его командир, полковник Савари, первым перебравшийся на другой берег, был убит внезапно подлетевшим русским кавалеристом. Смерть словно пометила таким образом 14-й линейный. Сейчас он оказался в безнадежной ситуации, окруженный вражеской пехотой и кавалерией.
В центре этого каре был хорошо виден золотой "орел", которым обреченные отчаянно размахивали, взывая о помощи.
Наполеон мало чем мог ему помочь, на его глазах рушился и погибал весь центр его армии, но он все же решил попытаться. К 14-му линейному один за другими поскакали два адъютанта с приказом, отступать, сохраняя каре, к позициям корпуса Сульта, слева от Эйлау, а оттуда его должна была поддержать атакой одна из бригад легкой кавалерии. Но оба гонца погибли, перехваченные казаками, рыскавшими по всему полю между обеими армиями.
Третьим скакать выпало капитану Марбо. Он не принимал участия в гибельном марше VII корпуса, оставленный Ожеро при штабе Императора в качестве офицера для поручений. Хотя это был приказ, равносильный самоубийству, бравый капитан помчался вперед, решив полностью довериться своей лошади. Ему повезло - он прорвался и увидел удручающую картину:
"Я нашел 14-й линейный полк в каре на вершине горки. Поскольку склоны этой горки были очень пологими, вражеская кавалерия предприняла уже не одну атаку. Наши солдаты мужественно отбивали их, поэтому трупы людей и лошадей лежали вокруг, образуя подобие стенки, которая теперь сделала позицию полка почти не доступной для кавалерии. Поэтому, несмотря на помощь наших пехотинцев, мне стоило большого труда перебраться через это, залитое кровью укрепление". (19)*
Внутри Марбо нашел одного из батальонных командиров, которому и изложил план Императора по спасению полка. Но тот лишь показал ему на жалкие остатки своего каре и колонну подходившей русской пехоты, попросив, поскольку полк обречен, спасти хотя бы "орла", то есть - знамя. Этот горделивый, но довольно тяжелый символ французской военной доблести, пришлось отделить от древка, но когда Марбо протянул к нему руку, чтобы взять, влетевшее в строй полка ядро контузило его.
Марбо пытается спасти "орла" 14-го линейного.  

"Я был совершенно оглушен, но не упал с лошади. Кровь текла у меня из ушей, носа и даже из глаз, однако я все слышал, видел, понимал, в то время как руки и ноги у меня были словно парализованы.
Тем временем колонна русской пехоты, которую мы только что заметили, подходила к нашей горке. Это были гренадеры. Их каски с металлическими украшениями имели форму митры. Эти люди, напоенные водкой, значительно превосходившие французов в числе, яростно набросились на остатки несчастного 14-го полка. Когда каре было прорвано, они образовали несколько групп и еще очень долго выдерживали эту неравную схватку". (19)*
Вынесла Марбо из этой свалки его лошадь, Лизетта, которую случайный удар штыком привел в бешенство, и она понесла своего бесчувственного хозяина, топча и убивая всех на своем пути, ведомая врожденным инстинктом, обратно, к холму с колокольней.
Но добраться туда капитану не удалось:
"Почти добравшись до Эйлау, я оказался один на один с батальоном Старой гвардии, который не мог разглядеть меня издалека и принял за вражеского офицера, возглавлявшего кавалерийскую атаку. Сразу целый батальон начал в меня стрелять. Моя шинель, мое седло были пробиты пулями, но я не был ранен, не была ранена и моя лошадь, продолжавшая мчаться вперед. Но этот последний рывок истощил силы Лизетты, которая потеряла много крови. Бедное животное остановилось и упало на бок, а я упал с другого бока". (19)*
В жестокой мясорубке, которая кипела на поле битвы, никто не заметил этой маленькой трагедии, и для Марбо, который потерял сознание, распростертый на снегу, битва при Прейсиш-Эйлау закончилась.
Но батальон Старой Гвардии, обстрелявший его, оказался там не случайно. Наполеону в тот момент было уже не до 14-го линейного. Преследовавшая беглецов из корпуса Ожеро, колонна русских гренадер Московского полка дошла до самого кладбищенского холма.
Наполеон стоял на холме лишь с небольшим эскортом своих штабных и полуэскадрона гвардейских конных егерей. Массивное здание церкви предохраняло его от артиллерийского огня, но полк Старой гвардии, охранявший Императора и стоявший с утра сразу за зданием, жестоко страдал от русских ядер. Не желая видеть, как гибнут его "старые ворчуны", Император приказал ему отойти назад и укрыться за склоном. Поэтому, когда блестящие, высокие шапки русских гренадер внезапно появились перед колокольней, полководца оказалось некому защитить, кроме его эскорта.
Эта горстка штабных офицеров и гвардейских егерей кинулась погибать прямо на русские штыки, а пара гонцов понеслись к Старой гвардии с криком: "Sauver l'empereur!" - "Спасайте Императора!".
Ближайший батальон гвардейцев бегом ринулся обратно на холм и сразу бросился в штыки. Бой закипел в 100 шагах от Наполеона. Холм, и без того уже обильно политый кровью, когда накануне здесь оборонялся Барклай, вновь покрылся мертвыми телами.
Гвардейцам удалось оттеснить русских к подножию, но гренадеры не давали слабины и штыковая вспыхнула с прежней яростью. Конец этому противоборству, где русский и француз одинаково стоили друг друга, положила бригада легкой кавалерии Брюера, примчавшаяся из-за Эйлау, со стороны корпуса Сульта. Кавалеристы ударили во фланг русской колонне и, наконец, совместно с гвардией, смогли ее рассеять.
Пока гвардейцы дрались, спасая своего кумира, 14-й линейный был окончательно уничтожен, а о Марбо никто и не вспомнил.
Все было кончено. Из 13 000 солдат и офицеров корпуса Ожеро, отправившихся в 11 часов утра в свою роковую атаку, к 12 часам, когда, русские, исчерпав свои силы в преследовании, стали возвращаться обратно на изначальные позиции, осталось чуть более 3000 - столько их насчитали после сражения. (19)*

К следующей главе    К предыдущей главе   К оглавлению

© Авторские права: Александр Морозов. Москва. 2016-2021 гг.

(6)* Генрих Жомини: "Политическая и военная жизнь Наполеона".

(5*) Оскар Фон-Леттов-Форбек: "История войны 1806 и 1807 гг.".

(19)* "Мемуары генерала барона де Марбо".

(16)* "Воспоминания А. Х. Бенкендорфа. Зимняя кампания 1806-1807".

(26)*Денис Давыдов: "Воспоминание о сражении при Прейсиш-Эйлау".