ГЛАВА IV
НАЧАЛО ВОЙНЫ. ИСКУШЕНИЕ ГЕНЕРАЛА ФОН ЛЕСТОКА.
ПЕРВЫЕ СТЫЧКИ У ВИСЛЫ. СТАРЫЙ МЕЧ ЕКАТЕРИНЫ

Наполеон в Польше. Картина художника Яна Хельминского
Ни русские, ни французы не имели четкого плана будущей кампании, которая, де факто началась, когда Наполеон 13 ноября отдал приказ корпусам Ланна, Ожеро и Даву выдвинуться к Висле, причем Ланн двигался в авангарде. С ними следовала часть кавалерии Мюрата.
С первых же миль французам пришлось столкнуться с новой польской реальностью, когда, по словам Ланна, "грязь доходила лошадям по брюхо". Пехота, повозки, кавалерия, вынужденные следовать теми же непролазными дорогами, медленно ползли вперед - вся эта людская и конная масса, растянувшись на марше, текла по левому берегу Вислы. Другая сторона была пока не доступна, там, за разобранными мостами, пока еще отсиживались пруссаки.
Сам Император все еще оставался в Познани, полагая, и не без основания, что воевать зимой ему не придется. Польша рукоплескала его войскам, Пруссия лежала у его ног и, словно в подтверждении, что дальнейшего сопротивления не предвидится, Ланн донес, что в укрепленном монастыре Ченстохова ему без боя сдался весь гарнизон - 500 прусских солдат под командованием майора Гундта. Наполеон напутствовал его встречной депешей, где, в частности, высказал убеждение, что "русские еще далеко и малочисленны".
Одновременно Император отправил генерала Дюрока ко двору Фридриха-Вильгельма III, предъявить новый ультиматум по капитуляции, дипломатично называя его "предложением к перемирию". В нем, помимо прежних требований огромной контрибуции и прочих унизительных пунктов, предлагалось сдать все, еще не спустившие флаг крепости - всего 9, включая Данциг, передать под французский контроль всю Польшу и часть Восточной Пруссии, оставив за собой лишь Кенигсберг с окрестностями.
Дюрок выехал с этим поручением из Познани 16 ноября, не зная, что в тот же самый день русский генерал Беннигсен прибыл в Варшаву, чтобы лично оценить обстановку. Сюда также подошла одна из его дивизий, 6-я, генерала Седьморацкого. Правда она остановилась в Праге - так называется старая часть города на правом (в данном случае - восточном) берегу Вислы. На левый берег переправился лишь авангард - отряд легкой кавалерии под командованием полковника Юрковского. В самой Варшаве стоял гарнизон пруссаков генерала фон Плётца из корпуса Лестока: 2 эскадрона кирасир, 5 батальонов пехоты и конная батарея.
Далее Беннигсен не продвинулся, получив первые сведения о движении французов к Варшаве - Ланн 17 ноября подошел к Торну, где находилась удобная переправа через Вислу, мост, длиной 660 м., несколько секций его оказались разобраны пруссаками, занимавшими противоположный берег. Французы установили на своей стороне батарею и произвели короткую демонстративную бомбардировку города, после чего маршал послал парламентера с предложением сложить оружие и открыть ему переправу. Престарелый Лесток (на тот момент ему было под семьдесят), чья штаб-квартира и главные силы корпуса находились здесь же, согласился на встречу - она состоялась на небольшом острове посреди реки.
Если полистать мемуары Беннигсена, то в воображении читателя Антон Вильгельм фон Лесток предстанет в образе седоусого, закаленного в боях рыцаря без страха и упрека, который несмотря на посулы и увещевания врага в лице, сначала посланного к нему генерала Викто́ра, а затем и лично Ланна, "оставался при своем твердом намерении защищать вверенное ему место". (3)*
На деле же прусский генерал был растерян настолько, что, доносил Ланн Императору, сообщил ему численность своих войск в Торне, где на тот момент, с его слов, находилось "2 батальона в городе и 6000 в окрестностях", а также, он искренне надеется на скорое заключение мира, в коем только и видит спасение Пруссии. Касательно же русских, о них "вообще, не может быть речи, он даже не знает, где они находятся". (5*)
В знак своего радушия Лесток даже предложил французским генералам посетить город. Однако тем не пришлось воспользоваться столь заманчивым предложением. Едва вернувшись в свой лагерь, старый пруссак вдруг кардинально переменился. Причиной тому стало, надо полагать, влияние его высших офицеров, но, особенно, прибывшего накануне к войскам другого генерала - Герхарда фон Шарнхорста. В то время он еще не был исторически громкой, хрестоматийной фигурой, будущим реформатором прусской армии, хотя уже обладал известностью и влиянием. Можно предположить, что читатель скорее знает о потопленном во время Второй мировой войны немецком линкоре "Шарнхорст", чем о том, чьим именем он был назван.
Герхард фон Шарнхорст приобрел авторитет еще до войны, преподавал военную теорию в берлинской академии, организовал небольшой офицерский клуб, где обсуждались вопросы стратегии и тактики, и пользовался личным расположением короля, даровавшего ему графский титул. После сражения при Йене, он отступал вместе с отрядом Блюхера, с ним же угодил в плен. Счастье, однако, ему все же улыбнулось - именитых пленных удалось быстро выменять и начало зимней кампании Шарнхорст встретил с новым назначением - в корпус Лестока, где он, технически возглавил штаб, фактически же был глазами и ушами Фридриха-Вильгельма III и проводником его воли. Под давлением этого "серого кардинала", вставшего у него за плечами, едва вернувшись после переговоров с Ланном, Лесток не только взял обратно свое приглашение французам посетить Торн, но и проявил не свойственную ему прыть, выслав ночью на лодках к другому берегу батальон своих фузилеров, они разломали и сожгли плоты и понтоны, уже было заготовленные для переправы. Прусские и немецкие историки до сих пор спорят, чья заслуга в том, что последний прусский корпус остался верен своему флагу - непосредственно его командира или, стоявшего за ним тенью, его более молодого начальника штаба.
Антон Вильгельм фон Лесток                         Герхард Йоган фон Шарнхорст

Тем и закончилось двухдневное топтание Ланна у Торна. Поняв, что здесь он только теряет время, маршал продолжил свой поход к Варшаве.
Чтобы достичь польской столицы французом потребовалось еще почти неделя. Столь поразительная медлительность объясняется не только, и даже не столько плохими дорогами, а двумя факторами. Первый, от которого страдали обе армии - нехватка продовольствия, доходившая до голода, что ни день, то французам приходилось разбивать бивуак, рассылая повсюду фуражиров.
Вторая причина, более весомая, политическая - до возвращения Дюрока Наполеон все еще надеялся избежать новой большой войны. Его посланец, искавшей встречи с королем, прибыл сначала в крепость Грауденц, где намечалась встреча Фридрихом-Вильгельмом III, а затем проследовал в глубь территории, уже занятой русскими войсками, и только 21-го ноября, глубоко в тылу, в Остероде, наконец смог передать французский ультиматум. Но король не прибыл на встречу. Все, чего добился Дюрок - это встретился в Остероде с генералом Калькрейтом, сообщившим ему решение прусского военного совета - Пруссия продолжит борьбу!
С этими неутешительными новостями Дюрок повернул обратно, вернувшись в Познань, где все еще находился Наполеон, лишь 24 ноября.
Дюрок принес не только ответ Калькрейта, но и сведения, что русские дивизии, которые он сам видел на марше во время своего путешествия, сосредотачиваются у Вислы. Только тогда Великая Армия пришла в движение. Правда, Наполеон все еще осторожничал, решив пока ограничиться захватом Варшавы, не ввязываясь в зимнюю войну, чреватую столькими трудностями и проблемами. Корпуса Нея, Даву, Сульта, Бернадота и 2-й кавалерийский (его формирование еще не было завершено), Бессьера тоже получили приказы подтянуться ближе.
Скорый на решения, Император сразу же разработал и план, достаточно простой: в то время, как Ланн и назначенный ему в помощь Даву возьмут Варшаву, остальные корпуса (из них пока лишь Ожеро находился на подходе) по мере их прибытия должны переправиться через Вислу у Торна - последний, как он предвидел, противник, дабы избежать окружения, сам оставит, когда польская столица окажется в руках французов.
Кавалерия Мюрата поддерживала Ланна, Даву и Ожеро, конница Бессьера - другие корпуса.
Зайдя, таким образом, во фланг русским, Наполеон надеялся убить двух зайцев одним выстрелом: отрезать противника от Кенигсберга, и, под угрозой окружения, заставить его отступить без борьбы, очистив всю Польшу и Восточную Пруссию. Это дало бы возможность Великой Армии перезимовать на зимних квартирах, а уже с весной, либо возобновить военные действия, либо к тому времени Франция добьется таки мира на своих, выгодных ей условиях.
С этого момента события стали понемногу набирать оборот: на следующий день после того, как Дюрок привез ему отказ пруссаков от перемирия, то есть, 25 ноября, сам Император с гвардией покинул Познань, а 26 ноября произошла первая встреча русских и французов, на дальних подступах к Варшаве. На дороге, недалеко от села Сохачев авангард Ланна столкнулся с русскими, дозорным отрядом Юрковского: 5 эскадронов Александрийского гусарского полка, 2 эскадрона прусских кирасир, несколько сотен казаков и 2 орудия конной артиллерии. Поначалу, увидев, как из Сохачева выдвинулся конный разъезд, гусары атаковали его, но, обнаружив, что за дозором следуют крупные силы пехоты и кавалерии, Юрковский повернул назад и увел свой отряд в Варшаву. Потери русских составили 26 человек - первые боевые потери в начавшейся войне. Тогда еще никто не предполагал, какой она станет затяжной, тяжелой и кровопролитной для обеих сторон.
В русском штабе относительно будущей кампании не просматривалось какого-либо единства во мнениях. Наступательные действия даже не предполагались. В письмах Беннигсену Александр I рекомендовал держать оборону, прикрывшись с юга Вислой, а с запада - рекой Древенц, то есть, в треугольнике, составленном руслами этих рек, левой оконечностью которого являлась бы Варшава. Однако Беннигсен в ответных письмах уклонился от этих советов, хотя при нем в армии находились несколько важных персон, обо всех его решениях непосредственно доносивших в Санкт-Петербург. Первым был "дежурный генерал" граф Пётр Толстой (см. главу I), кроме него в свите Беннигсена состоял дипломат граф Карл Нессельроде, а для связи с прусским королем был назначен императорский адъютант Александр Бенкендорф. Нам он известен больше, как человек, в будущем возглавивший одиозное "Третье отделение". Но во время описываемых событий это был всего лишь статный, видный собой, молодой (всего 24 года) офицер - императорский адъютант. Нам он в данном случае интересен тем, что оставил любопытные мемуары и мы еще не раз к ним обратимся. 
Царь, наученный горьким опытом своего аустерлицкого похода, однако, не настаивал на слепом выполнении своих рекомендаций, а все трое его представителей предпочитали нейтральную позицию и не пытались вмешиваться в руководство войсками. Тем самым Беннигсену пока давалась свобода в принятии решений, чем он и воспользовался. У всех еще свежа была в памяти прошлогодняя капитуляция австрийской армии Макка при Ульме, и Беннигсен, полагал, что, если он сосредоточит свои войска между Вислой и Древенцом, то угодит в аналогичный капкан. Эта позиция не годилась и тем, что прикрывала Кенигсберг, но открывала дорогу в Россию. Более того, русский командующий считал, что и на Висле, из за ее большой протяженности, ему, с его 4 дивизиями против всей Великой Армии не удержаться, что он и указывает в своих мемуарах. Да и командующим, как таковым он не являлся, вся его реальная власть простиралась лишь над его собственным корпусом, в то время как второй, Буксгевдена, находился в нескольких переходах от будущего театра военных действий и хотя формально был ему переподчинен, между генералами царили вражда и соперничество.
Существовало еще одно обстоятельство, побудившее, русских в конце концов, отойти за Вислу - отсутствие провианта. Даже единственная, стоявшая в Варшаве 6-я дивизия Седьморацкого не смогла, в том хаосе и неразберихе, воцарившемся на еще подконтрольной прусской власти территории, получить от прусского коменданта продовольствия, хотя варшавские военные склады ломились от всевозможных припасов. Также страдал отряд Барклая, оберегавший переправу у Плоцка.  Дело дошло до того, что Барклай и его офицеры вынуждены были покупать еду для солдат у местных еврейских торговцев - сами поляки провиант прятали и даже продавать его русским отказывались. О тех днях полковник артиллерии Ермолов оставил в своих дневниках такую запись: "Единственную нашу пищу составлял картофель, который надо было отыскивать в далеке и терпеть для того отлучки большого числа людей. Нередко войска были направляемы не туда, где присутствия их требовали обстоятельства, но где надеяться можно было сыскать несколько лучшее продовольствие".
Расположение армий к началу декабря 1806 г. Переход французами Вислы и отступление русских к Пултуску. © Авторская реконструкция - А.М.

Совокупность всех этих причин побудила Беннигсена отдать приказ об отступлении за Вислу. Опорой своей позиции он выбрал Пултуск, что определялось его удобным стратегическим положением - от французов его отделяли три естественных водных рубежа: реки Буг, Вкра и Нарев. Осень 1806 года и наступавшая за ней зима выдались на редкость мягкими температура держалась около 0º, обе реки еще не покрылись льдом. За Пултуском, в Остроленке, находились и армейские продовольственные склады, как тогда говорили - "магазин". Поэтому, объяснял свое решение генерал:
"Я расположил теперь свою армию на тесных квартирах в две линии таким образом, что в двое суток все отряды могли быть соединены вместе под Пултуском, на правом берегу Нарева. Резерв в 12 батальонов был расположен близ города вдоль этой реки". (3)*
Первую линию, согласно этой диспозиции, составляли войска, занявшие дальние подступы к городу, вдоль реки Вкра, прикрыв наиболее удобные переправы. Таких переправ было две: первая - у Чарново, где расположился граф генерал Остерман-Толстой с частью сил своей 2-й дивизии, вторая - между селами Сохочин и Колозомб, куда отошел от Плоцка Барклай с его отрядом, состав которого остался без изменений.
Отступление наших войск на новый рубеж произошло без выстрелов. Прусский корпус Лестока, уведомленного об отступлении русских, также оставил свою позицию у Торна и отошел к Страсбургу. Не известно по каким причинам пруссаки так и не разрушили находившийся здесь большой мост, французские саперы быстро восстановили несколько его разобранных секций. Ожеро не преминул им воспользоваться и вскоре головные части VII корпуса начали здесь переправу, в то время, как Ланн, за которым шел Даву, продолжал следовать к польской столице и 24-25 ноября французы, под рукоплескания горожан, вошли в Варшаву.
Вступление французских войск в Варшаву в 1806. Иллюстрация XIX века.

В ожидании своего Императора маршал Ланн разместил корпус в городе, заняв и правобережный район, Прагу, дав войскам отдых. В его руках оказался не только город, но и огромные прусские военные склады, к которым русские так и не получили ключи, они достались ему со всем их богатым содержимым. Склады эти, по словам Ермолова, "не приказано было истреблять в том предположении, что впоследствии могут быть нам полезными".
В последующие несколько дней противники прощупывали силы друг друга, ограничившись взаимной рекогносцировкой и патрулями.
Не обошлось без стычек, из которых примечательный две. Первая произошла 25 ноября: " Полковник гусарского Александрийского полка Русанов со своим эскадроном и ротой 4-го Егерского полка, под командою капитана Кулиша, был послан на рекогносцировку от Помехова на Модлин к Сохочину. На возвратном пути он заметил, что неприятель перерезал ему дорогу своей пехотой. Он решился оружием проложить себе путь сквозь пехоту, что ему и удалось без значительных потерь. Наша пехота была неоднократно окружаема неприятелем, полагавшим, что она не в состоянии уйти, но капитан Кулиш в своем критическом положении не растерялся. Он опрокинул приближавшегося к нему неприятеля с фронта, взял две небольшие батареи и принудил французов бежать до реки Вислы, где они бросились в лодки, при чем потеряли нескольких людей от наших выстрелов. Между тем неприятель занял дорогу в Помехово,  по которой наша рота егерей должна была проходить обратно. Капитан Кулиш был об этом извещен, и этот отважный капитан, несмотря на то, что дрался с утра до трех часов после полудня, и, имея уже весьма немного патронов, решился пробираться лесом, миновал деревню Врону и достиг благополучно Колозомба". (Конец цитаты - А.М. (3)*
Другое столкновение, также закончившееся для нас удачно, произошло 29 ноября, на том же участке. Выдвинувшийся в дозор к Висле казачий полк, под командованием войскового старшины Иловайского 18-го (распространенная фамилия среди казаков - А.М) обнаружил в селе Закрочин отряд французской легкой кавалерии, вероятно выполнявшей аналогичную задачу. В завязавшемся затем коротком кавалерийском бою казаки выказали полное превосходство над французскими конными шассёрами - их отряд был рассеян, а офицер и 17 конных егерей попали в плен. На шум выстрелов французы выслали своим подкрепление - из ближайшего местечка Модлин вышел отряд пехоты, но казаки атаковали и его, "разогнали и многих перекололи". (15)*
Вплоть до конца ноября враждующие армии пассивно держались по разную сторону Вислы. "Французы не последовали за Беннигсеном, но довершили переправы на Висле: Бернадот, Ней и Бессьер в Торне, а Сульт и Ожеро - у Плоцка. Ланн, Мюрат и Гвардия оставались в Варшаве, только Даву выступил из Праги к Нареву, начав строить мост выше Модлина...". (9)*
Но вскоре произошли два значимых события: в Варшаву прибыл Наполеон, а в Пултуск - новый командующий объединенными русскими силами в Польше - фельдмаршал граф Каменский. Назначение его диктовалось объективными причинами: обе армии, Беннигсена и Буксгевдена следовало поставить под единоначалие.
"Найти главнокомандующего было трудно, генерал Кутузов погиб в глазах общества, и особенно во мнении Императора, с того несчастного дня Аустерлица, - вспоминал Бенкендорф. - Наконец, общественный глас призвал к командованию старого фельдмаршала графа Каменского, который уже на протяжении 15 лет находился не у дел. Император уступил общему желанию. Армия была в восторге от этого выбора, не слишком зная, почему фельдмаршал известен только жестокостями, которые он чинил в Молдавии, в Польше и в Финляндии, но это был вождь, и его жестокая репутация, казавшаяся свидетельством строгости и характера, заставляла смотреть на него как на единственного человека, способного противостоять Наполеону". 16)*
Хотя биографические портреты не входили в авторские замыслы при работе над этой книгой, нам все же придется более развернуто коснуться некоторых персонажей, которых судьба столь нечаянно вынесла на страницы истории, и Михаил Федотович Каменский - один из них. Дабы не быть пристрастными, предоставим слово современникам.
"Что заставило государя назначить его главнокомандующим? Все терялись тогда в догадках.., - пишет Фаддей Булгарин и сам же поясняет: "Опытные люди говорили, что это сделано для возбуждения народного духа, для того, чтобы припомнить славное время Екатерины Великой, которой память была священна для народа.
В этом духе прославлял назначение Каменского великий Державин, называя его в стихах своих: «мечом, оставленным Екатериною ». Каменского употребили в том смысле, как турки употребляют знамя Магометово - только для вида". (2)*
В мемуарах Ф. Вигеля мы находим следующую, куда более едкую ремарку:
"Он прославился при Екатерине в обеих войнах с турками, но она никогда его не любила за крутой и вместе вспыльчивый его нрав и за его жестокость... Уверяли, что совершеннолетних сыновей, в штаб-офицерском чине, приказывал он иногда телесно при себе наказывать.
Тогда, подражая Суворову, многие из генералов гнались за оригинальностью; в том числе и граф Каменский, и этою юродивостью он еще более рождал в себе веру". (17)*
Престарелый Каменский, которому на тот момент исполнилось 69 лет, был вызван из своего имения и прибыл в Санкт-Петербург. Здесь он стал предметом всеобщего патриотического возбуждения и внимания: "Колонны батюшек и бабушек, дядюшек и тетушек, как будто войско, принадлежавшее Наполеону, лезли на приступ 9-го нумера Северной гостиницы, где остановился фельдмаршал. Всякий просил его о своем кровном, все просьбы были удовлетворяемы, и, к большему моему терзанию, я должен был быть свидетелем сборов к отъезду в армию многих моих знакомых и приятелей".
Очевидец, молодой офицер, оставивший нам эту живую картину, сам находился среди просителей, но, не имея связей и именитых ходатаев, так и не попал на аудиенцию. Тогда он решился на отчаянный шаг - поздно ночью, под самое утро решил проникнуть в гостиницу и постучать прямо в двери спальни фельдмаршала. Покои что удивительно, никто не охранял, на стук дверь отворилась и "маленький старичок, свежий и бодрый, является предо мною в халате, с повязанною белой тряпицею головою и с незажженным в руке огарком. Это был фельдмаршал.
Увидя меня, он остановился: "Что вам надо?". Я объявил желание мое служить на войне. Он вспыхнул, начал ходить скорыми шагами взад и вперед по горнице и почти в исступлении говорить:
"Да что это за мученье! Всякий молокосос лезет проситься в армию, когда я еще и сам не назначен к месту! Замучили меня просьбами! Да кто вы таковы?".
Я повторил мое имя. "Какой Давыдов?". (18)*
Как, возможно, читатель уже догадался, это был "тот самый" Давыдов, будущий знаменитый партизан, а пока всего лишь 22-летний поручик лейб-гвардии гусарского полка Денис Давыдов. Ночной налет на гостиничный номер командующего стал его первым "партизанским" набегом. Зная, какие катастрофические последствия для армии принесло в дальнейшем назначение Каменского, Давыдов, писавший эти воспоминания уже в летах, на закате жизни, все же не покривил душой и представил нам фельдмаршала, каким он его увидел в тот вечер, в его воспоминаниях Каменский предстает вполне адекватным человеком в здравом уме и с отличной памятью:
"Я сказал имя отца моего. Тут он смягчился, вспомнил о своей приязни с ним и даже с дедом моим; начал поименно называть моих родственников, так что едва не добрался до выходца из Золотой Орды Минчака Касаевича, родоначальника Давыдовых...
... Я извинялся, что осмелился обеспокоить его в такой необыкновенный час.
"Нет, нет, напротив,- возразил он с пылкостию, - это мне приятно, это я люблю, это значит рвение неограниченное, горячее; тут душа, тут сердце... я это знаю, я чувствую!". (18)*
И вот этому человеку, столь противоречивому поступками и характером, было доверено командование армией и судьба Отечества.
Каменский выехал из Петербурга 10 ноября, жалуясь с дороги в письмах Императору на болезни и незнание театра военных действий, и прибыл в Пултуск 7 декабря, потратив на свое путешествие без малого месяц. За время этого путешествия здоровье старого фельдмаршала совершенно расстроилось, это  был совершенно не тот Каменский, который в молодости водил войска против турок, и даже не тот "свежий и бодрый старичок",  представший ночью перед Денисом Давыдовым.  В армию он явился инвалидом, с трудом способным передвигаться, полуслепым, обозленным и раздраженным на всех и вся, что вскоре самым пагубным образом сказалось на руководстве войсками.

К следующей главе    К предыдущей главе   К оглавлению

© Авторские права: Александр Морозов. Москва. 2016-2021 гг.

(2)* Фаддей Булгарин. "Воспоминания".

(3)* "Записки графа Л. Л. Беннигсена о войне с Наполеоном 1807 года".

(5)* Оскар Фон-Леттов-Форбек: "История войны 1806 и 1807 гг."

(9)* А.И. Михайловский - Данилевский. "Описание второй войны Императора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах".

15)* "Журнал военных действий Императорской Российской армии - с начала до окончания кампании, с Ноября 1806-го до июня 1807-го года".
СПб., при Императорской Академии Наук, 1807.

16)* "Воспоминания А. Х. Бенкендорфа. Зимняя кампания 1806-1807".

17)* "Ф.Ф. Вигель "Записки".

18)* Денис Давыдов."Встреча с фельдмаршалом графом Каменским".